Зигмунд Фрейд Глава 24. Сказки

Опубликовано: 23.04.2008

Когда Фрейд и Юнг в 1910 году все еще были друзьями и коллегами, Фрейд будто бы просил Юнга пообещать, что тот никогда не откажется от сексуальной теории, потому что она “нерушимый вал” на пути “прилива черной грязи оккультизма”. Тяга Юнга к сверхъестественному была всем известна. Когда дело дошло до второй части очерка “Трансформации” с его видениями и таинственной психической энергией, намерения Юнга стали еще яснее. Ференци увидел в этом (май 1913 года) “не что иное, как его тайное признание в оккультизме под прикрытием науки”. И все же Фрейд не был таким яростным доктринером в отношении оккультного, как утверждает эта история о “приливе черной грязи” из мемуаров Юнга. Если бы Юнг продолжал считать сексуальное либидо величайшей жизненной силой, Фрейд, возможно, не возражал бы против того, чтобы он баловался вопросами сверхъестественного и необъяснимого – потому что самому ему это было не чуждо. В июне Фрейду стало известно, что его друг посвящает свои вечера астрологии, но это его не обеспокоило. “Я полагаю, – писал Юнг, – что однажды мы обнаружим в астрологии массу знаний, которые мы всегда интуитивно относили в ведение небес”. Никаких отеческих упреков о “черных приливах” не последовало. Фрейд просто сказал, что обещает “поверить во все, что может выглядеть рационально”, поскольку “стал скромнее” в отношении оккультизма с тех пор, как “пережитое Ференци преподнесло мне великий урок”. Эти события с Ференци (о которых Юнг знал) произошли в 1910 и 1911 годах, когда Ференци увлек Фрейда в оккультную область, по крайней мере в соприкасающиеся с нею сферы, “передачу мыслей”, или телепатию. Их переписка стала очень странной. Что-то во Фрейде хотело верить в невероятное. Его длительное увлечение магическими цифрами и судьбоносными датами, хотя он предпочитал объяснять это “научными” средствами, приводило в недоумение многих его последователей. Джонса, рационалиста религиозной нации, шокировали любые действия, связанные с верой в сверхъестественное. Телепатию тоже можно было включить в эту категорию – хотя бы потому, что те, кто занимался ею, часто увлекались призраками и спиритическими сеансами. Рамки этих феноменов были недостаточно четко определены. В 1910 году паранормальные явления – их было модно называть “загробной жизнью” или “невидимым миром” – все еще обладали какой-то научной вероятностью. Такие чудеса того времени, как беспроволочный телеграф и рентген, лишили людей ощущения того, что лежит в пределах нормального. Сэр Уильям Крукс, известный английский физик, который изобрел электронно-лучевую трубку, был тем же Уильямом Круксом, который верил, что танцевал с материализовавшимся духом по имени Кэти. Викторианские спиритуалисты со своим эктоплазмом и левитациями появились и к тому времени уже практически ушли, развенчанные, но кое-кто и остался. В частности, в Англии существовало Общество парапсихологических исследований, основанное в 1882 году представителями науки и церкви, чтобы предложить некий реальный компромисс для тех, кого волновали подобные вопросы. Общество издавало работы эрудитов, иногда скептически настроенных, и надеялось найти подтверждение бессмертия души, оставаясь в рамках “научных” взглядов. Передача мыслей была важной темой исследований. С энтузиазмом, который было уже невозможно представить несколько десятилетий спустя, епископы, ученые, философы и писатели начали вступать в общество. Фредерик Майерс, пророк общества, считал бессознательное “подсознательным ‘я’” с мистическим оттенком, но его взгляды были эклектичными: так, три месяца спустя после опубликования в Вене работы Фрейда-Брейера по истерии он давал о ней лекции в Лондоне. В общество входили Шарко, Жане и Юнг В 1911 году, уже в период его упадка, Фрейд получил приглашение стать его “членом-корреспондентом”. Психолог Уильям Джеймс, друг Майерса и неуверенный сторонник идей о жизни после смерти, умер приблизительно в то же время, как раз когда Фрейд спрашивал у Джонса, что тот знает об этом обществе. Джонс с презрением ответил, что оно занимается “охотой на привидений”, и добавил: “Непохоже, что ваши исследования очень поддерживают спиритизм, несмотря на страстную надежду Джеймса. Бедняга Джеймс! Мы даже не можем утешить себя, что он теперь все знает сам” Фрейда это не убедило, и на следующий год он передал в общество статью “Бессознательное в психоанализе”. Впрочем, она заключалась в строгом изложении взглядов Фрейда на бессознательное, и ничто в этом не могло насторожить рационального валлийца. О переписке Фрейда с Ференци нельзя сказать того же. Сразу же по возвращении из Америки осенью 1909 года в их письмах стала упоминаться телепатия, что позволяет предположить, что интерес к оккультному, который в первую очередь испытывал Ференци, появился во время этой поездки. Возможно, оба они обсуждали телепатию в Вустере с Уильямом Джеймсом или Стэнли Холлом, который не верил в паранормальные явления, но был ярым скептиком, знакомым с бостонским медиумом Леонорой Пайпер, и много знал о фокусах вызывания душ умерших. В журнале “Эпплтонз” в 1908 году была опубликована его статья под названием “Духи и телепатия”. После того как вся компания возвратилась из Америки, Фрейд и Ференци немного пробыли в Берлине и лишь потом отправились по домам. Возможно, Фрейд хотел встретиться там с Эммануилом, который в это время в очередной раз посещал Германию, а также со своим коллегой Карлом Абрахамом. Ференци, у которого в Берлине жил брат, отправился к ясновидящей, госпоже Зайдлер, на сеанс, и показал ей одно из писем Фрейда. Зайддер определила, что письмо каким-то образом связано с Веной, и упомянула о неудовлетворенности автора коллегами (что вполне подходило к Фрейду) и других мелочах. Маловато информации, как обычно бывает с ясновидящими, но этого было достаточно, чтобы Фрейд сказал “в этом что-то есть”, даже несмотря на то, что он обратил внимание Ференци – который, похоже, этого не заметил, – что на марке была надпись “Вена”. Нужно было соблюдать “полное молчание”. Ференци, убежденный, что Зайдлер прочитала его мысли, послал к ней брата с новыми письмами. Полученные результаты не произвели на Фрейда большого впечатления, и вскоре Ференци принялся опекать другую ясновидящую из Будапешта, госпожу Елинек, которая сидела с ним в приемной, где витал отвратительный запах, и говорила ничего не значащие вещи. Фрейд опять остался равнодушен. Если бы он осудил за это Ференци, тот, возможно, перестал бы всем этим заниматься, но Фрейд не лишал его своей поддержки. Теперь Ференци заинтересовался телепатическим обменом между аналитиком и пациентом. В 1910 году, вскоре после посещения с Фрейдом Сицилии, он впервые послал ему материалы, представлявшие некоторую ценность. Пациентом был гомосексуалист. Ференци считал, что может объяснить, почему у пациента на кушетке возникают те или иные свободные ассоциации: его бессознательное получает информацию из бессознательного Ференци. 25 июля: “пациент ложится как обычно. Но тут же взволнованно вскакивает... “Что за черви у вас на кушетке?” Ференци объясняет Фрейду:

В тот день я имел половое сношение. Мне пришла в голову мысль, что неправильно использовать одну и ту же кушетку для работы и занятий любовью. Женщина, с которой я имел сношение, называет сперматозоиды червячками. 26 июля пациент описывает свою фантазию: “Я ложусь. Моя одежда пуста, как будто в ней нет никакого тела”. Ференци до того читал газетную статью Анатоля Франса, где описывался сумасшедший, который надевал на шест одежду и усаживал ее в кресло. 16 августа пациент сказал “Солнце лежит на Луне, Луна – на звездах. Они совершают движения коитуса”. До того другой пациент, типограф, рассказывал Ференци о книге, с которой работает. В ней гравитация и магнетизм отождествлялись с сексуальным притяжением. Типограф выразился так: “Солнце и Земля имеют друг с другом коитус”. Фрейда все это убедило: эти наблюдения, “как мне кажется, наконец разрушают мои сомнения о существовании телепатии”. Нужно было просто привыкнуть к этой идее. Ференци волновался, думая, что теперь на нем лежит ответственность за посвящение профессора в сферы оккультизма. Но интерес Фрейда был довольно слабым. Его интересовал скорее сам факт существования телепатии как аномалии в материи мира, а не ее конкретное применение. В какой-то момент он верил, но тут же начинал сомневаться. Когда Ференци написал ему (ноябрь 1910 года), что стал “великим прорицателем, то есть телепатом!”, который видит мысли своих пациентов через собственные свободные ассоциации, Фрейд саркастически относит “эту потрясприблизительно в то же время, как раз когда Фрейд спрашивал у Джонса, что тот знает об этом обществе. Джонс с презрением ответил, что оно занимается “охотой на привидений”, и добавил: “Непохоже, что ваши исследования очень поддерживают спиритизм, несмотря на страстную надежду Джеймса. Бедняга Джеймс! Мы даже не можем утешить себя, что он теперь все знает сам” Фрейда это не убедило, и на следующий год он передал в общество статью “Бессознательное в психоанализе”. Впрочем, она заключалась в строгом изложении взглядов Фрейда на бессознательное, и ничто в этом не могло насторожить рационального валлийца. О переписке Фрейда с Ференци нельзя сказать того же. Сразу же по возвращении из Америки осенью 1909 года в их письмах стала упоминаться телепатия, что позволяет предположить, что интерес к оккультному, который в первую очередь испытывал Ференци, появился во время этой поездки. Возможно, оба они обсуждали телепатию в Вустере с Уильямом Джеймсом или Стэнли Холлом, который не верил в паранормальные явления, но был ярым скептиком, знакомым с бостонским медиумом Леонорой Пайпер, и много знал о фокусах вызывания душ умерших. В журнале “Эпплтонз” в 1908 году была опубликована его статья под названием “Духи и телепатия”. После того как вся компания возвратилась из Америки, Фрейд и Ференци немного пробыли в Берлине и лишь потом отправились по домам. Возможно, Фрейд хотел встретиться там с Эммануилом, который в это время в очередной раз посещал Германию, а также со своим коллегой Карлом Абрахамом. Ференци, у которого в Берлине жил брат, отправился ающую коммуник�б�ли присутствия Минны. В буржуазных семьях традиции были нерушимы. Анна провела зиму в Мерано под присмотром дальней родственницы. И узнала, что не попадет на свадьбу Софи в январе 1913 года. Дошедшее до нас письмо от нее отцу из Мерано полно тревоги по поводу того, что у нее не получается быть “разумным” человеком, и она просит его помочь ей достичь этого состояния. Анна вознаграждается на Пасху 1913 года, когда Фрейд забирает ее из Мерано, чтобы она могла провести несколько дней в Венеции и Триесте. Наконец Анна стала его компаньонкой в путе�аспущенный холостяк, который объявил о своем решении найти жену, решил не ходить далеко и остановить свой выбор на дочери психоанализа. Лишь тогда, когда она прибыла в середине июля в Англию, Фрейд предостерег ее в письме, будто он знает “из самых надежных источников, что у доктора Джонса серьезные намерения ухаживать за тобой”. Без сомнения, этим надежным источником была Лоу, новоявленная госпожа Герберт Джонс. Он сообщил Анне, что ей ни в коем случае не будет дана такая свобода выбора, как сестрам. С родителями она “жила и более близких отношениях, чем остальные”, и Фрейд считал что ей “покажется гораздо сложнее принять такое жизненно важное решение без нашего – в данном случае моего – согласия”. В письме Джонсу, который уже встретил ее с цветами по прибытии и отвез в место назначения, Фрейд писал: “Она не претендует на то, чтобы к ней относились как к женщине, потому что все еще далека от сексуальных желаний и довольно-таки холодна к мужчинам”. В нем говорил отец, а не психоаналитик. Джонс ответил тоном человека, которого не� мае он говорил Ференци, что работает по одиннадцать часов в день, то есть анализирует одиннадцать человек. Для человека, который считал себя обреченным в сорок, он дожил до пятидесяти семи в хорошей форме, если не считать жалоб на кишечник, которые не смогли смыть все горячие минеральные воды Карлсбада**. Зимой он по-прежнему играл в тарок по субботам и отдыхал в знакомых местах, в том числе по воскресеньям обедал в Кобленце, под Каленбергом. * по аналогии с детскими сказками Киплинга (“Just So Stories”). – Прим. перев. ** В мае 1914 года, вскоре после того, как ему исполнилось пятьдесят восемь лет, Фрейд решил, что у него рак прямой кишки. Внутреннее обследование этого не подтвердило. “Так что я вернулся к жизни”, – написал он Ференци. Ему нравилось общаться с женщинами, возможно, гораздо больше, чем раньше, потому что теперь искушение становилось меньшей угрозой. Он получал удовольствие, которое оказывала ему Лу Андреас-Саломе, русская охотница за мужчинами, которая провела шесть месяцев в Вене с осени 1912 года по весну 1913 года. По воскресеньям они частенько вдвоем часами говорили в его кабинете. В феврале он рассказал ей о фантазии отцеубийства, о которой собирался написать в “Тотеме”. Саломе, которую называли “почти сумасшедшей и почти гениальной”, был пятьдесят один год. Это была крупная красивая женщина, вышедшая замуж за немецкого профессора (всю жизнь занимавшегося персидской филологией) потому, что он угрожал, будто покончит с собой. После этого она навсегда отказалась спать с ним. Другое дело умные молодые люди, которые все еще ее привлекали. В Вене у нее был роман с Виктором Тауском, одним из учеников Фрейда, “блондином с большой головой”, который был на восемнадцать лет моложе ее. В общении с Фрейдом она предпочитала считать, что действует из более возвышенных мотивов. Ее интерес, как он заверял Ференци, был чисто интеллектуальным. Это была женщина значительная, “даже хотя все следы вокруг нее ведут в логово льва и ни один – наружу”. Ему, как и всем остальным – Ницше, Рильке и другим, – нравилась именно ее компания, а не сложные рассуждения этой женщины по поводу психоаналитической теории. Всего через несколько недель после ее прибытия в Вену, когда она пропустила одну из его лекций в университете, Фрейд пишет: “Я как зачарованный смотрел на пустой стул, где должны были сидеть вы”. Когда она приходила к нему по воскресеньям, чтобы поговорить о психоанализе и своих детских днях, он дарил ей цветы, однажды “розовые тюльпаны и бледную сирень”, а в конце ее последнего визита в апреле – розы. Гражданская жена Эрнеста Джонса, Лоу Канн, тоже была любимицей Фрейда. Ее лечение от пристрастия к морфию и других проблем, одной из которых был Джонс, весной 1913 года подходило к концу. Фрейд знал то, что Джонсу было неизвестно, в том числе тот факт, что после анализа у Канн в Вене появился любовник, почти его тезка, Герберт Джонс, богатый поэт-американец. Конечно, психоанализ вмешивался в жизнь людей, как это и должно было быть. Фрейд анализировал Эльму Палос – в результате она потеряла желание выйти за Ференци и тот оказался с Гизеллой, ее матерью, хотел он того или нет. Фрейд как аналитик любовниц своих учеников имел над ними еще большую власть. Фрейд относился к Лоу, “драгоценности”, с энтузиазмом. К лету, когда она решила порвать с Эрнестом, она “цвела” освободившись и стала ему “чрезвычайно дорога”. Он рассказал Ференци, что “у меня появилось к ней очень теплое чувство с полным отсутствием сексуальности, что раньше бывало редко (видимо, это связано с возрастом)”. От Фрейда редко можно было услышать о каких-либо теплых чувствах. В статье “Перенос любви”, написанной в 1914 году, где Фрейд писал, что пациентка должна понимать, что влюбленность в аналитика – часть лечения, он говорил и об искушениях, с которыми сталкивается бедный аналитик, обязанный самоконтролем доказать ей, что ему можно доверять свои мысли и фантазии. Имел ли он в виду Лоу? Е� Джонс планировал обратить в свою веру образованных англичан, воодушевленный тем, как “журналы и литературные издания высшего класса” начали писать о психоанализе. Здесь информация распространялась не так эффективно, как в Америке, где профессор мог написать популярную статью, не подвергаясь за это осуждению. Лондонские журналисты увлеклись идеей таинственного “бессознательного”, присутствующего в каждом человеке, хотя от темы секса они держались подальше. Журнал “Стрэнд” положительно отзывался о психоанализе в 1912 году в статье под модным названием “Любовь- это болезнь?”. Когда в 1914 году в переводе Брилла появилась “Психопатология обыденной жизни”, Фрейда провозгласили “Шерлоком Холмсом мозга”. Такая вульгарность не производила впечатления на медицинский истеблишмент, у которого не было времени на Джонса (того предупредили в личной беседе, что, если он не уедет из Лондона, его подвергнут остракизму) или на неприличные теории Фрейда. На заседании Британской медицинской ассоциации в 1911 году доктор Дэвид Эдер, недавно увлекшийся психоанализом, описал случай истерии аудитории специалистов, состоявшей из девяти неврологов. Когда он дошел до темы секса, все вышли из зала. Невзирая на это, Джонс и Эдер в октябре 1913 года создали Лондонское психоаналитическое общество и назначили друг друга президентом и секретарем соответственно. К следующему январю частная практика Джонса уже процветала: он принимал ежедневно по восемь пациентов, что давало ему возможность зарабатывать шестьдесят-семьдесят фунтов в неделю – в 1914 году это означало неплохой достаток. Он рассказал Фрейду, что вскоре сможет жениться, “и это, как я надеюсь, станет следующим этапом моей жизни”. В июне Лоу вышла замуж за другого Джонса в Будапеште, причем Фрейд был в числе приглашенных. Тем летом 1914 года дочери Фрейда Анне разрешили самой отправиться в Англию на отдых. Это была застенчивая и серьезная восемнадцатилетняя девушка, склонная к мечтательности и самопожертвованию. Она как будто с самого детства договорилась с отцом участвовать в его делах в ущерб своим собственным. В тринадцать лет она сидела в уголке на собраниях венского общества. Если бы ей разрешили, она бы поехала с отцом в Америку в 1909 году. Фрейд считал ее “немного странной”, видел, как ее затмевает наиболее близкая по возрасту сестра Софи, и давал ей добрые сов�ествиях, как и мечтала. Самостоятельное путешествие в Англию в 1914 году было предпринято после того, как она сдала предварительные экзамены на должность школьной учительницы, и перед тем, как она начала работу осенью. Ей было восемнадцать лет, и она была на семь месяцев моложе, чем ее отец, когда он впервые в 1875 году пересек Ла-Манш и открыл для себя мрачную красоту Манчестера. Анна собиралась провести это время на юге Англии, в Суссексе, в “дамском заведении”, а также с родственниками. Двадцать фунтов было выслано Сэму Фрейду, племяннику Зигмунда, в Манчестер, чтобы он выступил в роли банкира. Фрейду, похоже, не приходило в голову, что Эрнест Джонс р” сражениях и “наших” военных займах, он иногда вспоминает о “разговорах о другой битве, которая после некоторого успеха закончилась ничем”. Это, – писал он, – как “воспоминания прошлой жизни”. Он имел в виду великую войну с Юнгом.